высшая власть во Вселенской или автокефальной Поместной Церкви .

Согласно правосл. вероучению, Главой Церкви является Господь Иисус Христос (Еф 5. 23; Кол 1. 18). Однако в земном, историческом бытии Церковь как христ. община или совокупность общин имеет власть в себе самой, подлежащую каноническим характеристикам и осуществляемую человеческой инстанцией. Правосл. экклезиология и история Церкви свидетельствуют, что постоянно пребывающим носителем В. ц. в. является Богоучрежденный вселенский епископат (см. Епископ) - преемник Собора апостолов . Возглавляя церковные общины и объединяясь вокруг первоиерархов автокефальных Церквей, епископы находятся в постоянном молитвенно-каноническом общении между собой, осуществляя тем самым общение между Поместными Православными Церквами; одновременно они решают возникающие во взаимоотношениях Поместных Церквей спорные вопросы и иные проблемы, употребляя принадлежащую им В. ц. в. Формы этого общения и координации могут быть разными: помимо молитвенного общения, к-рое никогда не прерывается, в эпоху гонений общение осуществлялось через посещения епископами Церквей своих собратий, через обмен посланиями, через Соборы архиереев отдельных провинций Римской империи (см. ст. Поместные Соборы); после Миланского эдикта (313) Соборы стали созываться регулярно.

Наиболее совершенным способом осуществления полномочий вселенского епископата являются Вселенские Соборы (см. Вселенский Собор), к-рых в истории Церкви было 7. Каждый созывался для авторитетного изложения догматов и опровержения еретических лжеучений. Прообразом Вселенских Соборов стал Иерусалимский Собор апостолов (Деян 15. 1-29). Помимо Вселенских и поместных Соборов в собственном смысле слова в истории Церкви были и такие Соборы, к-рые хотя по традиции и причисляются к поместным, но либо по важности постановлений, либо по составу имели большее значение, чем обычные поместные. К ним относятся Поместные Соборы, правила к-рых вошли в канонический свод, а также К-польские Соборы 879, 1156, 1157 гг., исихастские Соборы в К-поле 1341, 1347 и 1351 гг. и др., определения к-рых имеют догматический характер. Примером Собора, имевшего по своему составу общеправосл. значение, может служить Большой Московский Собор 1666-1667 гг. Хотя более 12 веков правосл. Церковь живет без Вселенских Соборов и вопрос о созыве нового Вселенского Собора продолжает оставаться открытым, это не значит, что она в наст. время не имеет высшей власти.

Католич. экклезиология исходит из иных представлений о В. ц. в.: авторитет Церкви, ее непогрешимость персонифицируются в лице Римского епископа, папы, именуемого верховным первосвященником и наместником, викарием Христа на земле. В католич. Кодексе канонического права сказано: «Епископ Римской Церкви, в коем пребывает служение, особым образом вверенное Господом Петру, первому из апостолов, и подлежащее передаче его преемникам, является главой Коллегии епископов, Наместником Христа и Пастырем всей Церкви на сей земле. Поэтому в силу своей должности он пользуется в Церкви верховной, полной, непосредственной и универсальной ординарной властью, которую он всегда может свободно осуществлять» (CIC can. 331). Место Вселенского Собора в структуре католич. В. ц. в. вполне подчиненное: «Только Римскому Понтифику принадлежит право созывать Вселенский Собор и председательствовать на нем лично или через своих представителей, равно как и переносить, приостанавливать или распускать Собор, а также утверждать его постановления» (can. 338); «постановления Вселенского Собора имеют обязательную силу лишь в том случае, если они были одобрены Римским Понтификом вместе с Отцами Собора, утверждены им и обнародованы по его указанию» (can. 341).

Аргументом католич. полемистов в защиту притязаний Римских епископов на высшую судебную власть (о разделении властей см. в ст. Власть , разд. «Власть церковная правительственная») в Церкви являются ссылки на близкие по содержанию 4-е и 5-е правила Сардикийского Собора 343 г. «Аще который епископ, судом епископов в соседстве находящихся, извержен будет от сана, и речет, что он паки возлагает на себя долг оправдания, то не прежде поставляти другаго на его место, разве когда епископ Римский, дознав дело, произнесет свое определение по оному» (Сардик. 4). Согласно правосл. каноническому правосознанию, поскольку Иллирийский диоцез, где расположен г. Сардика (ныне София), был в ту эпоху областью, входящей в состав Римского Патриархата, и Сардикийский Собор был поместным Собором зап. епископов, действие этого правила распространяется лишь на области Римского Патриархата, подчиненные папе. Об этом ясно пишет в толкованиях на эти правила Иоанн Зонара . Применение этих канонов в др. Патриархатах возможно лишь по аналогии, а не по букве. Правосл. Церковь никогда не признавала за епископами Рима права принимать апелляции на судебные постановления, к-рые выносились в Вост. Патриархатах. В то же время даже на Западе права Римских епископов принимать апелляцию были не безграничны. Так, отцы Карфагенского Собора (419) в послании к папе св. Келестину I увещевали его не принимать в общение отлученных Собором. Ссылаясь на 6-е и 7-е правила I Вселенского Собора, они подвели глубокое экклезиологическое основание для непризнания за Римскими епископами права на юрисдикцию в иных Поместных Церквах: «Ибо отцы судили, что ни для единыя области не оскудевает благодать Святаго Духа, чрез которую правда иереями Христовыми, и зрится разумно, и содержится твердо, и наипаче, когда каждому, аще настоит сомнение о справедливости решения ближайших судей, позволено приступати к Соборам своея области, и даже ко вселенскому Собору. Разве есть кто-либо, который бы поверил, что Бог наш может единому токмо некоему вдохнути правоту суда, а безчисленным иереям, сошедшимся на Собор, откажет в оном? ...О том, чтобы некие, аки бы от ребра твоея святыни, были посылаемы, мы не обретаем определения ни единаго Собора отцев». В заключении послания содержится пророческое предостережение африкан. отцов, к-рым пренебрегли в Риме: «Итак не соизволяйте, по просьбе некоторых, посылати сюда ваших клириков изследователями, и не попускайте сего, да не явимся мы вносящими дымное надмение мира в церковь Христову, которая, желающим зрети Бога, приносит свет простоты и день смиренномудрия» (Послание Африканского Собора к Келестину, папе Римскому // Никодим [Милаш] , еп . Правила. Т. 2. C. 283-284).

С т. зр. правосл. экклезиологии и права первенство чести Римской кафедры, признаваемое в эпоху церковного единства Запада и Востока, есть исторический факт, лишенный какого бы то ни было догматического значения; каноническое его значение ограничивается именно первенством в диптихе , не влекущим за собой права вселенской юрисдикции. Известные в истории случаи высказываний епископов Рима по поводу положения дел в Восточных Церквах и просьб епископов Востока о вмешательстве Римского епископа объясняются не мнимой вселенской юрисдикцией пап, а кафоличным (соборным) характером Церкви Христовой (см. ст. Соборность): нестроения в одной из Поместных Церквей наносят раны вселенскому телу Церкви, поэтому меры к их уврачеванию принимаются не только Предстоятелями тех Церквей, к-рые непосредственно поражены нестроениями, но по возможности всеми иными Предстоятелями и Церквами (в особенности, когда возникает опасность распространения еретических лжеучений), при этом их права на участие в преодолении нестроений совершенно одинаковы.

Правосл. экклезиология не оставляет места не только римско-католич. доктрине о наместничестве Христа и непогрешимости Римского епископа, но и притязаниям К-польских патриархов на особые права во Вселенской Церкви.

Притязания отдельных визант. и российских императоров на В. ц. в., давшие основания зап. полемистам обвинять правосл. Церковь в цезарепапизме , не имели под собой почвы ни в экклезиологии, ни в церковном правосознании, ни в букве канонов и остались всего лишь притязаниями или самое большее послужили причиной частичных деформаций церковного строя, подобных тем, к-рые претерпела Русская Православная Церковь в синодальный период. Вместе с тем нек-рые правосл. канонисты суждениями о месте императора в структуре Церкви словно бы подтверждали обоснованность упреков в цезарепапизме. Так, проф. Н. С. Суворов писал: «Ни высшие епископы Христовой Церкви, ни Вселенские Соборы не могли быть олицетворением одной общецерковной, общепризнанной и постоянной власти, пекущейся о делах Церкви, издающей законы и распоряжения для устроения церковного порядка в целом христианстве и восстанавливающей нарушенный порядок. Для Церкви, как Церкви католической, всеобщей, обнимающей всю совокупность христианских общин и совпадающей, хотя и не буквально, с пределами Римской империи, точно так же должен был существовать известный видимый центр единства, centrum unitatis, к которому бы направлялись важнейшие церковные распоряжения, как не могла обойтись без центральной власти сама Римская империя. Этим центром стала императорская власть» (Суворов Н . Учебник церковного права. М., 1913. С. 39). Данное воззрение, безусловно, не отражает правосл. каноническое правосознание, но является лишь несостоятельной попыткой перенести на визант. почву расширительно толкуемое положение Основных законов Российской империи (1906) о главенстве императора в Церкви. Это положение, во-первых, касалось только Поместной Российской Церкви, во-вторых, применительно к Поместной Церкви в канонической и юридической лит-ре XIX в. оно интерпретировалось лишь в том смысле, что император возглавляет и представляет в Церкви сословие мирян, но не епископата. История Церкви Христовой показывает, что имп. власть, имеющая преходящий характер, не является той инстанцией, без к-рой Церковь не может существовать.

В отношении Поместной Церкви понятие «В. ц. в.» употребляется часто в том же значении, что и понятие «высшее церковное управление» (см. ст. Высшее управление Поместной Церкви). Каноническая основа структуры высшей власти во всякой автокефальной Поместной Церкви определена в Ап. 34. В Антиох. 9 «первый епископ» именуется в соответствии со сложившейся в IV в. терминологией митрополитом . Впосл. Предстоятели нек-рых Поместных Церквей стали носить титул патриархов . В канонах этот титул появляется впервые в 7-м прав. Трулльского Собора (см. ст. Вселенский VI Собор). Права патриархов, согласно канонам, в главном аналогичны правам автокефальных митрополитов, но круг их более широкий. Патриархам принадлежало право утверждать митрополитов, избранных провинциальными Соборами, и рукополагать их. В отличие от митрополитов патриархи имеют право ставропигии , т. е., посылая свой патриарший крест при основании храма или мон-ря, они могут изъять этот храм или мон-рь из юрисдикции местного епископа.

Подобно В. ц. в. в древних автокефальных митрополиях, в Патриархатах церковная власть осуществляется в единении первоиерарха-Предстоятеля с собором епископов. Но, поскольку регулярные собрания епископов таких обширных областей, какими являются Патриархаты, были связаны с большими неудобствами, уже в эпоху Вселенских Соборов при патриарших кафедрах образовались постоянно действующие соборы, или синоды , епископов. В К-польском Патриархате это был σύνοδος ἐνδημοῦσα (местный собор), он собирался из митрополитов и епископов, приезжавших в столицу по делам своих Церквей и порой проживавших в ней по неск. лет. Благодаря этому патриарх во всякое время имел возможность собрать достаточное число архиереев для принятия соборного решения. После падения Византии, когда к патриарху с синодом перешла и гражданская власть над правосл. подданными Османской империи, в синод были включены и представители мирян - фанариоты .

В отдельных случаях применительно к Поместным Церквам понятия «высшая власть» и «высшее управление» различаются. Так, ныне действующий «Устав Русской Православной Церкви» содержит следующие положения: «В Русской Православной Церкви высшая власть в области вероучения и канонического устроения принадлежит Поместному Собору» (Устав РПЦ, 2000. II 1), а «Архиерейский Собор является высшим органом иерархического управления Русской Православной Церкви» (III 1). При этом Архиерейский Собор наделен не только исполнительной и судебной, но также и законодательной властью в РПЦ (III 4).

Лит.: Заозерский Н . О церковной власти. Серг. Посад, 1894; Павлов А . С . Курс церковного права. Серг. П., 1902. С. 234-236, 239-241, 242-243, 253-264, 279-282, 288; Аксаков Н . Патриаршество и каноны. СПб., 1906; Гидулянов П . В . Восточные Патриархи в период четырех первых Вселенских Соборов. Ярославль, 1908; Мышцын В . Устройство христианской Церкви в первые два века. Серг. П., 1909; Суворов Н . Учебник церковного права. М., 19135. С. 18-23, 29-39, 44-51, 197-217; Ioannou P .-P . Pape, concile et patriarches dans la tradition canonique juisqu" au IXme siècle. R., 1962; Василий (Кривошеин), архиеп . Символические тексты в Православной Церкви // БТ. 1968. Сб. 4. С. 5-36; Maxime des Sardes, metr . Le Patriarchat oecuménique dans l" Église Orthodoxe. P., 1975; Афанасьев Н ., протопресв . Церковь Духа Святого. Рига, 1994. С. 143-168, 295-296; Либеро Джероза . Каноническое право в Католической Церкви. М., 1996. С. 339-347; Цыпин В ., прот . Курс церковного права. М., 2002. С. 261-288.

Прот. Владислав Цыпин

(Понятие о церковной власти)

Власть вообще есть полномочие (лат. potestas - possum - мощь, сила) действовать собственными силами (греч. ἑξουσἱα - из своей сущности) или направлять силы других к определенной цели. Понятие власти предполагает как свои существенные признаки: а) основание или источник полномочия; б) лицо (индивидуум или коллективное), или субъект власти; в) сферу - объекты или лица, силы которых подчинены властному лицу. Смотря по тому, какой из этих признаков поставляется на первом плане, общее понятие власти определяется особыми предикатами или подразделяется на виды. Так, есть власть Божественная и человеческая (по источнику полномочий); семейная и общественная (по сфере применения полномочий); последняя в свою очередь может подразделяться на власть государственную и церковную, военную и гражданскую и т. д. Отсюда под именем церковной власти разумеется полномочие (или сумма полномочий), применяющееся в Церкви или исходящее от Церкви.

Виды церковной власти . Понятие церковной власти настолько обширно, что само в свою очередь может делиться на виды и подвиды. Церковь, как явление, имеющее свою продолжительную историю, есть религиозное общество, или союз таковых обществ. Однако же оно образовалось и доселе существует не в силу каких-либо естественных условий исторического развития или как изобретение человеческого гения, но как Божественное Установление, имеющее в основании неизменные начала организации, невидимо охраняемое и управляемое Главою - Господом Иисусом Христом и имеющее существовать независимо от смены веков до конца мира. Это божественное основание Церкви пребывает неподвижным и неизменным: изменениям подлежит только то, что созидается на этом основании человеческою деятельностью, то более, то менее согласующееся с волею Божиею и в этой мере качественно различающееся так же, как различаются строительные материалы, употребляемые тем или иным строителем для своего здания (1 Кор. 3, 12-13).

К этим всегда тождественным началам церковной организации принадлежат те божественные полномочия, которые дал Церкви Сам Основатель ее непосредственно апостолам, а затем и преемникам их, установив новозаветное священство и церковную иерархию. Эти полномочия следующие: а) власть учения (ἑξουσἱα διδαχτιχἡ ): б) власть священнослужения (ἑξουσἱα ἱερατιχἡ ); в) власть пастырская (ἑξουσἱα ποιμαντιχἡ ).

Эти троякого рода полномочия и составляют первый и важнейший вид церковной власти - власть священную или иерархическую. Без этих полномочий не было и не может быть Церкви; если бы их не дано было Церкви, она давно прекратила бы свое существование; с ними же она пребудет до конца мира, и никакие враги Церкви, даже врата адовы - по слову Господа - не одол еют ее (Мф. 16, 18). Такое значение их объясняется из сущности их. Отличительными признаками их служит следующее:

1) Их источник. Они проистекают не от какого-либо земного авторитета, но непосредственно от божественной власти Основателя Церкви. Дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли - торжественно вещал Он Своим избранным апостолам - шедшие убо научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся, елика запов едах вам и се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века. Аминь (Мф. 28, 19-20). Он не поручил осуществление этих полномочий ни иудейскому синедриону, ни римскому кесарю, но - по слову апостола худородным и уничиженным (1 Кор. 1, 28), которых избрал Сам, поставляя этим порученное им дело вне зависимости от земной силы и величия и в день Пятидесятницы облек силою свыше (Лук. 24, 49). Апостолы поставили себе приемников этих полномочий, и с тех пор непрерывно проходит и будет до конца мира продолжаться эта цепь преемства божественных полномочий в Христовой Церкви. Единственный способ получения их - таинственное священнодействие хиротонии или рукоположения, совершаемое в Церкви Христовой высшими носителями священных полномочий - епископами. Никто из людей иначе не может получить никакой степени священства. Посему действующие этими полномочиями священнослужители основываются на праве божественном (jure divino), а не человеческом, и никакая земная власть, опирающаяся на право человеческое (jus humanum), как не может дать, так и не может отнять у законно поставленного священника его священной власти.

2. Характер полномочий священной власти исключительно духовный, а не материальный. Сферою действий священника служит духовный мир человека с его стремлением к единению с Богом, - к истине и нравственному совершенству, но в его полномочиях, как священника, нет власти подчинять себе материальные вещи: ибо и Сам Основатель Церкви свидетельствовал о Себе, что Сын челове ческий не им еет гд е главы подклонити (Мф. 8, 20) и что Царство Его - не от мира сего (Иоан. 18, 36). Священник есть проповедник и учитель закона Божия, страж, блюститель его и руководитель в деятельном исполнении его вверенными ему пасомыми, и совершитель таинственных священнодействий и молитв.

3. Хотя по содержанию своему полномочия священной власти на первом плане поставляют уполномоченным право и долг только личного их действования (а не управления деятельностью других) и хотя сами апостолы обозначали свое высшее призвание не иначе, как служением Слову (Деян. 6, 4), а свое положение в церкви - положением слуг Христовых и строителей таин Божиих (1 Кор. 4, 1) (а не положением начальников в отношении к прочим, как подчиненным); однако же, полномочия эти, как по их исключительной принадлежности только некоторым (а не всем членам Церкви), так и по самому их существу таковы, что с необходимостью ставит действующих ими в положение начальников ко всем остальным, как подчиненным, именно в сфере влияния этих полномочий. Так, исключительно некоторым принадлежащее полномочие учительства при осуществлении его необходимо соединяется с правом их руководить своих учеников в усвоении преподаваемого, с правом оценивать успехи их, с правом запрещать или дозволять такое или иное применение усвоенного. Авторитет или власть и обыкновенного учителя так общепризнанна для его учеников, что противление ему со стороны какого-либо из них должно быть рассматриваемо, как результат умственной слабости, или сознательного нежелания быть учеником; в том и другом случае исход для него один: исправиться - подчинением власти учителя, или оставить его школу. Тем более это нужно сказать об учителях церковных, получивших свою власть от Того, Кто сказал им: слушаяй вас Мене слушает и отметаяйся вас Мене отметается (Лук. 10, 16), посему и апостол заповедует членам церкви, не получившим полномочия учительства церковного: повинуйтейся наставником вашим и покоряйтеся (Евр. 13, 17). Точно также в исключительном полномочии к учительству некоторых implicite заключается и право признать или не признать годность и способность к производству в должность учителя нового члена: ибо немыслимо, чтобы таковое право когда-либо и где-либо приписывалось ученикам, а не учителям.

Исключительно некоторым принадлежащее полномочие священнодействия необходимо предполагает за ними власть от остальных, присутствующих при священнодействии, требовать соблюдения известной дисциплины, власть дозволять или воспрещать какое-либо деятельное участие в акте священнодействия и точно также, как и при полномочии учительства - право назначать преемников себе в должности священнослужителей. То же самое и в полномочии пастырства. Отсюда и следует, что носители священной власти составляют в церкви не только особый класс служащих церкви лиц, имеют не только служебные полномочия, но и церковное начальство (ἱερἁρχια ) и полномочия в собственном смысле правительственные (ἑξουσἱα διοιχητιχἡ , potestas jurisdictionis). В целом носители священных полномочий того и другого порядка (служебных и правительственных) составляют высший чин или сословие в церкви (τἁγμα , ordo) по отношению ко всем остальным членам церкви, совокупность которых обозначается терминами «верные» (πιστοἱ ) (Апост. пр. 9), «верные братия» (ἁδελφοι πιστοἱ ) (Феоф. Александр, прав. 8), «миряне» (λαἱχοἱ ) (Апост. пр. 31). Но они и сами между собою различаются степенями (βαθμὁς ), обусловливаемыми неодинаковым распределением священных полномочий, и образуют градацию подчиненности низших степеней высшим. Этот признак (правительственных полномочий) в содержании священной власти и отмечен уже библейскими наименованиями степеней иерархий: 1) епископа (ἑπισχοπος - надзиратель = верховный блюститель); 2) пресвитера (πρεσβὑτερος - старейшина); 3) диакона (διἁχονος - служитель, т. е. исполнительный орган первых двух).

4) Правительственная власть (ἑξουσἱα διοιχητιχἡ , potestas jurisdictionis) подразделяется на следующие полномочия: законодательные, административные, судебные, исполнительные. Успешное их осуществление необходимо предполагает правильную общественную организацию, правильное внешнее благоустройство общества. В основных чертах общественная организация Церкви и ее управления дана Основателем Ее и апостолами и зиждится также на божественном праве. Но в течение многовекового исторического существования Церкви в человеческом роде первоначально данная ей общественная организация подвергалась различным изменениям, осложнялась, развивалась: эти изменения происходили неизбежно под влиянием изменчивого внешнего положения Церкви в среде различных народов и государств.

Благовестническою деятельностью апостолов и их сотрудников в благовествовании Церковь распространялись первоначально по большим городам - центрам гражданского управления, отсюда - по малым городам и тяготевшим к ним в гражданском отношении селениям. По этим городам и располагались христианские общества - церкви, управлявшиеся каждая богоустановленною иерархиею - епископом, пресвитерами и диаконами. Но эти отдельно самоуправлявшиеся общества находились в постоянном сношении между собою и в важных случаях высшие правители этих обществ - епископы собирались в одно место - какой-либо город, составляли собор (σὑνοδος , concilium) и на нем разрешали какой-либо вопрос, недоумение, или установляли меры, отвечавшие потребностям времени. Обычай составлять по требованию обстоятельств епископские соборы, как высший орган церковного управления, имевший основание и начало свое в иерусалимском апостольском соборе, уже в течение первых трех веков совершенно независимого положения Церкви от государства положил основание образованию градаций между самими епископами и их кафедрами, именно в церковно-правительственном отношении. Епископы более значительных в гражданском управлении городов, или городов столичных для известного народа, в которых по-преимуществу собирались соборы из епископов соседних меньших городов, силою обычая становились естественными председателями таковых соборов и получили название или титул «старейших» или «первых» между прочими. Так самостоятельною практикою Церкви первых веков выработалось в высшей степени важное начало церковно-правительственной организации, отлившееся в форму следующего апостольского правила: «Епископам всякаго народа подобает знати «перваго в них» (ἑν ατοἱς πρὡτον ) и признавати его яко главу и ничего превышающаго их власть не творити без его разсуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест к ней принадлежащих. Но и «первый» ничего да не творит без разсуждения всех » (34).

В IV и V вв. под влиянием быстро увеличившейся численности христианского населения, а вместе с тем и епископских кафедр в греко-римской империи, политически объединявшей тогда почти все культурные нации, указанное нами начало правительственно-церковной централизации сделало дальнейшие шаги, выработало новую градацию церковно-правительственных чинов и округов или районов, на которые простиралась их правительственная власть (юрисдикция): явились митрополиты, архиепископы, экзархи, папы, патриархи, католикосы. Образовались соответственные им районы или пределы, на которые простиралась их юрисдикция, под названием: епархии (римская провинция, вмещавшая в районе несколько епископских кафедр) с главою ее - митрополитом или примасом, диецеза (округ, вмещавший несколько епархий) с главою его экзархом или архиепископом, патриархата (вмещавшего несколько диецезов) с главою их патриархом. В соответствии с этим образованием и церковный собор, как правительственное учреждение, образовал степени или инстанции под названием «собора епархиального», «диецезанского», «патриаршего» и «вселенского».

В круг ведения этих высших церковно-правительственных учреждений и входят все «церковные дела» (πρἁγματα ἑχχλησιαστιχἁ , causae ecclesiasticae), требующие применения власти законодательной, административной, судебной и исполнительной. Наивысшею инстанциею по всем отраслям церковного управления в градации соборов служит вселенский собор. Сверх того, ему исключительно принадлежит наивысшая церковно-законодательная власть, выражающаяся в формулировании догматов христианского вероучения. Ни один из поместных соборов этой власти не имеет. Прочие соборы качественно не различаются в своей церковно-правительственной компетенции: различие между ними только во внешних пределах их влияния. Так, они имеют власть установлять «правила» (χανὁνες ), каждый для округа, подчиненного его ведению (власть законодательная); имеют власть надзора в каждой из епархий, входящих в состав округа, на который простиралась власть собора, власть рукоположения епископа на освободившуюся кафедру, принадлежащую заведываемому им округу; каждый из них имеет значение высшей судебной инстанции по отношению к епархиальному суду и т. д.

Параллельно с образованием организации окружного церковного управления шла и организация епархиального управления. Пресвитеры и диаконы, первоначально бывшие единственным помощниками епископа и его исполнительными органами, жившие вблизи или вместе с ним, впоследствии времени, в особенности с образованием в епархии приходов и монастырей, а также разных богоугодных заведений, состоявших в ведении церкви, стали отправлять служение свое не только при епископе и его кафедральной церкви, но и в отдельности от него при приходах, монастырях и богоугодных заведениях. Клир естественно разделился на кафедральный и приходский, городской и сельский. Настала необходимость установить специальные органы по разным отраслям епархиального управления. И вот явились специальные должности по церковному управлению (ὁφφἱχια ἑχχλησιαστιχἁ ) - органы надзора: хорепископы, периодевты, архипресвитеры, протопресвитеры, сакелларии. Для более благоустроенной церковной экономии - экономы, скевофилаксы, апокрисиарии, а также управители богоугодными заведениями: больницами, сиротскими домами, богадельнями; для административных и судебных дел - архидиаконы, экдики, хартофилаксы, нотарии. По каноническому праву восточной церкви все эти чины в то же время были и носителями священных степеней пресвитера или диакона. Так рядом с иерархическою градациею степеней (βαθμοἱ ) образовалась градация правительственных должностей. Богоустановленный чин иерархий чрез такое осложнение в существе своем однако же не изменился; таким осложнением не создалось увеличение степеней ее: ибо определение в эти должности происходило (как в аналогичные им должности происходит и теперь) не чрез священнодействие хиротонии, а чрез простое официальное уполномочение (προσβολἡ , delegatio). Пo существу своему каждая церковно-правительственная должность есть поручение или делегация начальника своему подчиненному, которое всегда он может и отнять у него. В епархии таким уполномочивающим (делегантом) служит епископ; в целой поместной церкви - общий собор ее епископов.

5) Церковь есть не только установление Божественное, но и человеческое общество и притом такое многочисленное по составу своих членов, что не вмещается в одной какой-либо нации или государстве, но среди разных наций и государств - во всем мире. С последними она необходимо входит во взаимообщение. Ибо хотя по существу своему она есть чисто духовный союз и общение людей, но нравственное влияние ее на человека так всеобъемлюще и глубоко, что отражается на всей его жизнедеятельности, на всех его отношениях, личных, семейных, общественных. Христианское религиозное убеждение и религиозная совесть обнаруживают себя необходимо в делах, во вне. Любовь к Богу и ближним, воспитываемая церковью, проявляется во вне всецелою преданностью церкви, любовью к ней самой и ко всем ее учреждениям и побуждает человека к жертве в пользу ее. С другой стороны, она есть такая социальная сила, что с нею находит необходимым считаться даже и государство, расположенное индифферентно и враждебно, и относится к ней по внешности благосклонно лишь по соображениям просто политического благоразумия и расчета. Этими двумя мотивами объясняются богатые материальные жертвы в пользу церкви со стороны граждан-членов ее и разные права и привилегии, жалуемые учреждениям ее даже от государств иноверных. Следствие таких отношений то, что Церковь является собственницею имуществ движимых и недвижимых и носительницею полномочий гражданской юрисдикции. Размеры власти церковной увеличиваются притоком полномочий человеческого права. Из этого источника, иногда весьма обильного, проистекает второй класс полномочий церковной власти, - церковной не по происхождению - из самой церкви, как первый рассмотренный нами вид полномочий, - а по принадлежности их церкви.

Сообщение церкви этого рода полномочий происходит двумя юридическими актами: а) даром и б) государственным пожалованием.

История свидетельствует, что Церковь с самого начала своего существования была владетельницею имуществ, приобретая долгое время эти последние единственным способом даром или жертвою от состоятельных братий. И эти имущества по временам были так велики, что их доставало на пропитание всех бедных церкви и на выкуп пленных. И церковная иерархия не только не возбраняла такие дары, но и поощряла их, почитая нравственным правом служащих алтарю - питаться от алтаря и нравственною обязанностью верных приносить к алтарю от трудов своих посильные жертвы по подобию древних иудеев, приносивших начатки и десятины в пользу храма и левитов. Но она поощряла такие дары, поскольку они проистекали из доброй воли и расположения дарителей, но отнюдь не допускала притязаний от имени Церкви на имущество своих членов. Мало того, она строго воспрещала даже и принимать дары от лиц, запятнавших себя образом жизни, недостойным христианина (см. Апостольские Постановления, кн. 4, гл. 6-10). Такой взгляд на дар остался запечатленным навсегда в канонах православной церкви. Притязание и насильственное требование его, предъявляемое служителем церкви есть вымогательство и симония. Но долгое время такое владение имуществом для Церкви было только фактическим, а не имело характера собственности. Только государственное признание Церкви в правах собственности со стороны византийских императоров утвердило за нею право приобретения имущества, как посредством дара, так и другими законными способами, и сделало ее юридически полномочным владельцем и распорядителем своего имущества (утвердило власть над ним).

То же явление встречаем потом всюду и всегда в государствах. Справедливо, поэтому, церковную власть над имуществом признавать опирающеюся на государственном полномочии.

Пожалование церкви правами и привилегиями со стороны государства выражается в различной мере и в различных формах. В Византии император Юстиниан сообщил «канонам», постановленным и утвержденным четырьмя вселенскими соборами, силу государственных законов; решениям и приговорам епархиального и соборного суда силу решений и приговоров государственных судов. Он же одарил епископов весьма важными полномочиями по общегосударственному и городовому управлению; монастыри и другие церковные учреждения, а также и клир церковный свободою от некоторых повинностей и изъятием из гражданской подсудности (иммунитет). - В древней Руси великие князья и цари, а также и татарские ханы (в период монгольского ига) жаловали митрополитов, епископов и монастырских властей населенными землями и одаряли их на правах вотчинников над тяглыми людьми административною и судебною властью - по делам гражданским и даже уголовным. В новой России со времени Петра Великого и доселе церковно-правительственные учреждения, св. синод, епархиальные епископы и духовные консистории одарены полномочиями государственных присутственных мест и начальств, так что их административные определения и судебные решения рассматриваются и имеют значение действий государственных присутственных мест и начальств. Равным образом, иерархические и церковно-должностные лица, составляющие духовное и монашеское звание и в особенности облеченные полномочиями церковно-правительственной власти, как-то: митрополиты, члены св. синода, епархиальные архиереи, главный священник армии и флота, архимандриты, протоиереи, благочинные, начальники и наставники духовно-учебных заведений и проч. приравнены различным чинам государственной службы.

И все эти и им подобные права, привилегии и полномочия исходят на церковь от пожалования государственной власти.

Следствием такого проникновения в церковное устройство и организацию церковного управления элементов местного государственного права или элементов собственно-церковного творчества, обусловливаемого влиянием национального склада и обычаев, является весьма заметное разнообразие в устройстве поместных церквей при неизменно сохраняющемся тождестве во всех их основных началах церковной богоустановленной иерархии. Церковная иерархия в каждой поместной православной церкви удерживает неизменно три степени чинов, которые, быв облечены благодатною силою свыше в таинстве хиротонии, и осуществляют всюду с равною силою данные им полномочия священной власти. Но внешняя организация управления, виды и формы церковно-правительственных учреждений, опирающиеся как на полномочия божественного права, так и человеческого, допускают значительное различие, отличая каждую поместную церковь, так что это различие форм устройства и управления церковного, наука церковного права может свести лишь к нескольким более или менее устойчивым типам.

Обобщая все, доселе сказанное о церковной власти, мы приходим к следующим общим положениям:

1) Церковная власть по источнику, из которого проистекают ее полномочия, разделяется на два вида: божественную и человеческую. Первый вид называется священною, а носители ее - церковною иерархиею. Второй вид проистекает из частного или государственного уполномочения, мотивам к которым служит или любовь и преданность к церкви или расчет благоразумной государственной политики.

3) По характеру своему полномочия священной власти - духовны: их сфера внутренний мир человеческой души и средствами применения их служат часто нравственные меры просвещения, освящения, молитвы и пастырства. Полномочия, проистекающие от частного и государственного уполномочения, относятся к внешнему миру - утверждают власть церкви имущественную, или устанавливают более или менее благоприятное для нее положение в государстве.

Мы изложили только схему или набросок учения православного церковного права о церковной власти. Желающим получить основательное и полное ознакомление с этим предметом рекомендуем следующие пособия: Специальные сочинения: Τοὑ χανονιχοὑ διχαἱου τἡς ὁρθοδὁξου ἁναταληχἡς ἑχχλησἱας τἁ περἱ ἱερατιχἡς ἑξουἱας ὑπὁ Ἱωἁννξυ Παππαλουχα Εὑταξἱου. ῾Εν ῾Αθἡναις . 1872. H. Заозерский, О церковной власти. Сергиев Посад, 1894. Курсы церковного права: P. Hinschius, System des katholischen Kirchenrechts mit besonderer Rucksicht auf Deutschland. В. I. Berlin. 1869. Никодим, епископ далматский, Православное церковное право (Перевод Петровича), Спб. 1697. Проф. Н, С. Суворова, Учебник церковного права. Ярославль, 1808. Проф. Н. С. Павлов, Лекции по церковному праву (издающиеся в «Богословском Вестнике»).

* Николай Александрович Заозерский,
доктор церковного канононического права,
орд. профессор Московской духовной академии.

Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 3, стлб. 637. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1902 г. Орфография современная.

Церковные соборы и их происхождение Афанасьев Протопресвитер Николай

СОБОРНОСТЬ ЦЕРКВИ И «ВЛАСТЬ КЛЮЧЕЙ»

Долгожданная, хотя и несколько запоздалая публикация книги протопр. Николая Афанасьева «Церковные соборы и их происхождение» свидетельствует о возвращении современного христианства в лице своей научно–богословской мысли к собственным истокам, т. е. к основаниям и смыслу церковного бытия, к осмыслению церковности как таковой.

Написанная в 1940 г., эта работа красноречиво характеризует и своего автора, заявившего о себе как об одном из крупнейших деятелей церковной науки XX века, ставшем фактическим основоположником современной православной экклезиологии - разделе догматики, разработка которого была и остается особенно актуальной.

Думается, не подлежит сомнению, что современная церковь остро нуждается в упорядочении своего явно рассогласованного существования, прежде всего в таких аспектах, как единство, соборность и апостоличность.

Внушавшие оптимизм яркие признаки возрождения начал соборности и единства, такие, например, как Поместный собор Русской православной церкви 1917–1918 гг., движение к не поверхностно–декларативному, а подлинному воссоединению частей некогда единого христианского мира, начавшийся конструктивный обмен позитивным историческим опытом - все это теперь постепенно отходит в прошлое, уводя одновременно в край несбывшихся мечтаний взыгравшие было чаяния христиан. Практика несколько неожиданно оказалась к ним намного требовательнее, а дело восстановления подлинной церковности - сложнее примирения догматических символов Востока и Запада.

Сегодняшний облик церкви, увы, в полной мере соответствует словам о. Николая, предваряющим его самый известный труд «Церковь Духа Святого»: «Наша церковная жизнь вошла в тупик, так как начала, которые проникли в нее в далеком прошлом, изжили себя и вызывают в церковной жизни одни только недостатки. Церковь рассматривается как организация, подчиненная человеческим законам, и, как организация, отдает себя на служение человеческим задачам. Человеческая воля господствует в ней самой, и человеческая воля вне ее стремится обратить Церковь Божию в средство для достижения своих целей. Никогда, может быть, сами верующие не отдавали так на поругание «невесту Христову»".

«Церковные соборы…», в определенной степени подготовившие главное сочинение о. Николая, посвящены научно–богословской реабилитации соборного начала церковной жизни, неотъемлемого от ее сути и назначения.

О. Николай отправляется от евхаристической природы Церкви, которая таким образом выявляется прежде всего и по преимуществу в евхаристическом собрании. По этой же причине и соборное начало Церкви есть не что иное, как свойство, прямо предполагаемое евхаристичностью Церкви. Крайне важно здесь то, что автор говорит не о собрании, которое так себя называет или усваивает себе его видимые атрибуты. Речь идет о самой природе сакраментального события, и значит, о том, действительно ли данное собрание евхаристично, действительно ли оно живет тем, чтобы во главе его, «посреди нас» был Христос. О. Николай несколько раз упоминает известный факт, что местные собрания–общины нередко обозначались словом «любовь».

Церковь повинуется Христу, Которого Бог «поставил выше всего», главою Церкви, которая есть Тело Его, «полнота Наполняющего все во всем». Само же главенство Христа, Его власть совершенно лишена признаков внешней авторитетности, она лишь выявляет реальность собранности во Христе «двоих или троих» и, следовательно, подтверждает или, паче чаяния, опровергает ее. Даже власть Христа, таким образом, есть не внешняя распорядительность, а лишь подлинность Его присутствия, а значит, и присутствия Церкви - Его мистического Тела.

Евхаристическая экклезиология, которую разрабатывает о, Николай, исходит из первичности локального евхаристического собрания, и, следовательно, присутствия в нем полноты Церкви при условии его сакраментальной действительности. Таким образом, вся Церковь, а не какая–то ее часть является в жизни местной общины. В сознании этого коренится, по мнению автора, фактически исчезнувшая из жизни земной церкви особенность первохристианства. «Церковь там, где Христос, а Христос там, где двое или трое собраны во имя Его» (с. 31).

Христос неразделим, поэтому и присутствие Его «посреди нас» в данном евхаристическом собрании не может быть частичным, но из этого следует со всей определенностью, что и явление Церкви возможно только в полноте, а не в части. Только впоследствии, как известно, разовьется иное представление о Церкви, как об объединении локальных общин, где ни одна из них не имеет в себе церковной полноты, принадлежащей в рамках этой новой, универсальной экклезиологии, лишь целому.

Древнейший же образ единства по о. Николаю Афанасьеву выглядит принципиально иначе, это любовный союз общин, не представляющий из себя организацию высшего характера, так как в Церкви не может быть ничего выше Церкви (с. 32). Равным образом и авторитет той или иной церковной общины измеряется не количеством членов, древностью кафедры, исторической важностью или административным статусом города пребывания. Авторитет ее будет тем выше, «чем больше степень приближения… общины к существу Церкви» (с. 33).

Важно при этом, что жизнь отдельных общин предстает как устремленность друг ко другу в любви, поскольку «как Христос не может восстать на Самого Себя, так и одна церковная община с любовью принимает то, что делается в другой, потому что то, что делается в одной, делается и во всех - оно совершается в Церкви» (с. 33).

О. Николай считает что «единственным условием принятия решений одной общины другой является только их церковность, что равносильно признанию их кафоличными». Тогда и церковная рецепция - это то, что может принадлежать только всей Церкви, «как свидетельство Церкви об истине, т. е. о самой Себе» (с. 33, 34).

Сама рецепция, таким образом, оказывается естественной формой выявления в жизни конкретной церковной, т. е. евхаристической общины, ее кафолической природы. Говоря иначе, рецепция устанавливает, действительно ли собирание данного церковного сообщества имеет подлинно церковный характер, т. е. Христово ли оно.

Очень органично вписывается в такой контекст мысль о. Николая о церковном соборе, как особом «собрании членов Церкви со Христом для обсуждения и решения вопросов кафолической природы». Собор предстает как форма церковной жизни, необходимая для разрешения актуализировавшейся проблемы, прежде присутствовавшей в практике общин лишь латентно.

Такое понимание собора усваивает ему свойство естественной и привычной для церкви формы жизни - собрания ее членов, специфика которой состоит лишь в особом характере обсуждаемых вопросов. Как пишет о. Николай, «в момент ее установления Церковь таила в себе потенциальный Собор» (с. 42). У так понятого собора не может быть ни особого статуса, ни, тем более, властного авторитета. Собор точно так же, как и любая сторона жизни отдельной общины, становится достоянием всей церкви через рецепцию. Содержание соборности и критерий рецепции остаются прежними - «единство Духа в союзе мира».

Очевидно, что эмпирическая действительность, в которой жил и сам автор, слишком радикально отличается от описываемого им порядка вещей. Его природа вполне покрывается одним определением - правовая. Большая часть «Церковных соборов…» посвящена становлению этого, заметим, чуждого первохристианству наличного церковного устройства.

Парадоксальная особенность этой эволюции состоит в том, что, по мнению о. Николая, «когда произошло превращение собора в церковный институт, голос самой Церкви умолк, а вместо него остался голос ее высшего органа» (с. 43–44). В свою очередь властные полномочия, приобретаемые новоявленным правовым институтом, неизбежно ставятся в зависимость от представительности конкретного собора. Кафоличность как качество духовной жизни уступает место иным приоритетам, позволяющим формально определить степень авторитетности того или иного собрания, вследствие чего утрачивается целостность церковного собора. За не очень продолжительный исторический период (100-150 лет) некогда единственный признак церковности оказался прочно увязан с иным, внешним, в апостольские времена неизвестным. Уже св. Игнатий Богоносец, наряду с признанием: «Где бы ни был Иисус Христос, там кафолическая церковь» (Смирн. 8. 2), много говорит и о епископе как о столь же важном гаранте церковности местной общины.

О. Николай Афанасьев указывает, правда, что у св. Игнатия епископ всецело включен в евхаристическое собрание и поэтому еще не может быть единственным гарантом ее церковности. Однако он вскоре становится таковым, последовательно развивая функцию единоличного представительства своей общины на расширенных церковных собраниях, куда для убедительности его решений (!), в частности об избрании нового епископа, приглашаются избранные лица соседних общин. Первоначально это могли быть и часто бывали не епископы и даже не клирики, однако вскоре повсеместно закрепляется обязательное присутствие в качестве приглашенных по таким поводам именно соседних епископов. В этом случае, представляя самого себя, епископ одновременно представляет и общину. Последнее стало означать автоматическую рецепцию решений своего епископа на собраниях ближних и дальних соседей. Тем самым отпадает и необходимость в рецепции в своем прежнем виде, т. е. как испытании церковности тех или иных деяний.

Возникают соборы «переходного типа», по терминологии автора, где кафолическое начало, присущее деятельности данного собрания, совмещается с правовым характером присутствия соседних епископов. Затем появляются прецеденты поставления епископов вне общин, закрепляющие их принципиально новое положение: уже не внутри, а над церковным собранием. Логическим продолжением такого церковного устройства становится такое представление о соборном единстве церкви, под которым будет пониматься собрание возможно большего числа епископов. Кроме того, уже св. Киприан Карфагенский говорит о недопустимости требования церковной рецепции деяний собора, так как этим подрывается авторитет епископов. В пределе, таким образом, собор епископов может заместить собой собрание церкви. О. Николай обращает внимание на то, что протоколы Карфагенского собора 256 г. называются «Sententiae episcoporum» (постановления епископов). Тем самым, с торжеством универсальной экклезиологии, начинает витать в воздухе идея вселенского собора, неосуществимая до поры лишь технически.

Так окончательно складывается порядок, подменяющий духовное качество церковной полноты формально–правовой полнотой представительства церковных общин в лице их возглавителей - епископов. Если продолжать эту логику дальше, то легко прийти к заключению о необязательности представительства епископом кого бы то ни было, кроме себя самого - лица, облеченного сакрализованными правовыми полномочиями. Способствующий появлению такого мировоззрения порядок поставления епископов не внутри общины, но в общину, то есть извне, уже упоминался.

Следовательно, сам по себе правовой принцип устройства церкви неумолимо должен вести не просто к констатируемому о. Николаем Афанасьевым разрыву церковной целостности, но прямо к узакониванию параллелизма в устройстве эмпирической церкви. Тогда один, главный уровень, представлен собором самозаконного епископата, а второй - тоже в определенном смысле замкнутым на себя церковным народом. Первый при этом предстает структурно необходимым, но и достаточным, поскольку собор епископов и есть выражение церковной полноты. Второй, в свою очередь, выглядит структурно факультативным, поскольку не наделен никакими качествами, способными засвидетельствовать его принципиальную значимость. Иначе говоря, церковное единство и кафолическая полнота, понятые как правовые начала, целиком институционализируются высшим клиром.

Однако и здесь еще сказано не все. Властно–правовые полномочия оказываются способными поглотить и сакраментальную сторону жизни церкви. В самом начале книги о. Николай предупреждает: «Если бы наряду со властью Христа как Главы Церкви существовала бы иная власть в лице или другой общины, или какого бы то ни было предстоятеля, то эта власть была бы одновременно и властью над Самим Христом и Его Телом» (с. 30). Круг замыкается. Власть любви и власть ключей не могут быть уравнены в правах, и, как это ни невероятно, правовое сознание в силу собственной природы вынуждено отдать первенство именно второй, а не первой.

Кто знает, но, возможно, кричащая несовместимость современного автору церковного порядка с отчетливо реконструируемым сегодня, в том числе и благодаря его собственным усилиям, первохристианским церковным сознанием подвигла о. Николая Афанасьева на этот дерзновенный труд. Точность и убедительность диагностики и оценок, утвердившихся в ходе истории институционально–правовых приоритетов церковного устройства в ущерб изначальным, собственно соборным, коренящимся в мистической природе Церкви - Тела Христова, заставляют глубоко задуматься сегодня над возможными путями фактической, а не только богословской реабилитации соборного начала церкви.

В этой связи взоры чад Русской православной церкви по–прежнему обращаются к Поместному собору 1917–1918 гг., так как именно там были сделаны реальные обнадеживающие шаги в сторону восстановления самых очевидных форм соборности: выборность епископата и остального клира, создание митрополичьих округов, пересмотр функций церковных судов, восстановление некоторых аспектов местной соборности. В целом, правда, собор не вышел за рамки представительского понимания собственной функции в церковной жизни, что специально подчеркивает о. Николай. Следовательно, уже по одному этому признаку он практически целиком остался в пределах правового, а не харизматического ее понимания. И все же само движение в сторону преодоления вышеописанных искажений, следует признать едва ли не прорывом в чаемом эмпирической церковью направлении.

Адекватно оценить реальную значимость деяний собора 1917- 1918 гг. может позволить всесторонний и тщательный историко–богословский анализ последовательности и содержания возможных шагов, которые следовало бы предпринять на пути к полноценному восстановлению подлинно церковной соборности. Может быть, заслуживает внимания уже тот факт, что Собор, в целом двигаясь в правильном направлении, предложил лишенные какой–либо радикальности, эволюционные по характеру и вполне осуществимые в тех исторических условиях меры, которые позволяли постепенно, но целенаправленно перейти от состояния правовой аморфности к сквозной отрегулированности правовых и представительских процедур. Не следует ли в этой связи говорить о неизбежности ретроспективного повторения исторического пути церкви, с тем чтобы в стремлении вернуться к подлинной кафоличности не забрести в новые тупики?

Если это предположение не лишено оснований, то тем большую значимость приобретает публикация настоящего труда о. Николая Афанасьева, доказательно демонстрирующего этапы в целом незаметного для современников и довольно быстрого по историческим меркам перехода от кафолической собранности во Христе к вселенской представленности церкви собором епископов.

Внимательное вчитывание в книгу о. Николая неизбежно поставит и вопрос о необходимости более подробного рассмотрения причин, определивших обсуждаемую перемену в понимании церковной соборности, которые в настоящей работе лишь кратко обозначены. Трудно усомниться в самой констатации, что утрата яркой эсхатологической окрашенности своей жизни, неизбежно более тесная привязка к жизни мира сего вкупе с численным ростом раннехристианских общин создают, как оказалось, сильные соблазны забыть свою «первую любовь». Но тогда возникает вопрос о степени неизбежности им поддаться, а тем более о том, какие шаги позволили бы не повторять ошибок прошлого. Очень хочется верить, что жизнь Церкви на земле не покрывается одними секулярными закономерностями, и что поэтому искреннее стремление восстановить подлинные начала церковности позволит учиться даже у истории, которая, как известно со времен Гегеля, никого ничему еще не научила.

Нам остается только пожелать счастливой и плодотворной судьбы этой замечательной книге - плоду самоотверженного, пусть по видимости и кабинетного труда ее выдающегося автора, чье служение церкви, хочется верить, обретает сегодня новый масштаб и особенную востребованность.

Давид Гзгзян, канд. филол. Наук, зав. кафедрой богословских дисциплин и литургики Свято–Филаретовского института

Из книги Се ныне время благоприятно автора Иеромонах Сергий

2. Церковная соборность и государственная власть С началом синодального периода государственная власть грубо вмешалась в жизнь Церкви, предприняв попытку отнять у Церкви свободу. В том числе и свободу открыто обсуждать свои проблемы. Во многом эта попытка подчинить

автора Воронов Ливерий

27. Кафоличность (или соборность) Церкви В символических текстах, пользовавшихся известностью и авторитетом в Русской Православной Церкви, а также в курсах догматического богословия, предназначенных для ее духовных школ, очень часто понятия «Соборная» или Кафолическая»

Из книги Догматическое Богословие автора Давыденков Олег

4.7.3. Соборность, или кафоличность Церкви В Пространном Катихизисе говорится, что «Церковь именуется соборной и кафоличной потому, что она не ограничивается никаким местом, ни временем, ни народом, но заключает в себе истинно верующих всех мест, времен и народов».

Из книги Удивительные пророчества Библии автора Вандеман Джордж

Звон ключей В I960 году французский химик Марселен Бертло предсказал, что в ближайшие сто лет ученые разгадают тайну атома. Он верил, что, когда наука достигнет столь высокого уровня, на землю придет Бог и, звеня связкой ключей, скажет человечеству: «Господа, пора

Из книги В начале было Слово… Изложение основных Библейских доктрин автора Автор неизвестен

6. Абсолютная власть принадлежит Церкви. На протяжении веков официальная Церковь переняла много языческих верований, праздников и символов. Когда против этого отступления раздались голоса протеста, Римская церковь присвоила себе исключительное право толковать Библию

Из книги Катехизис. Введение в догматическое Богословие. Курс лекций. автора Давыденков Олег

3.3. Соборность (кафоличность) Церкви Церковь ветхозаветная была ограничена и пространством, и временем, и народом. Церковь Христова не ограничена местом, апостолам Господь сказал:«идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» (Мк. 16, 15).Согласно ап. Павлу,

Из книги Книга, которая лечит. Я забираю вашу боль! Энергия Сотворения автора Коновалов С. С.

Желания - один из ключей к здоровью Тело - Мир Желаний - это Высшее тело человекаТело - Мир Желаний - это Высшее тело человека. Это информационное поле, созданное по образу и подобию Мира Желаний Божественной Вселенной. Формируется это тело, как и прочие Высшие тела, в

Из книги Избранные богословские статьи автора Флоровский Георгий Васильевич

Из книги Духовные основы общества. Введение в социальную философию автора Франк Семен

6. СОБОРНОСТЬ И ОБЩЕСТВЕННОСТЬ Изложенные выше соображения, несмотря на всю их бесспорность, встречают все же постоянный протест со стороны эмпирического, "реалистически" настроенного сознания; они кажутся ему какой–то "романтикой", каким–то мечтательным приукрашением

Из книги Руководящие идеи русской жизни автора Тихомиров Лев

IV Свобода и власть. - Их кажущееся противоположение. - Их единство. - Власть как основа общества Факт власти в междучеловеческих отношениях есть совершенно основной. Без него не бывает никакой организации, никакого общежития. Бесполезно даже рассуждать о том,

Из книги Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России автора Маркова Анна А.

XX Евангельское учение о власти. - Власть как установление Божеское. - Власть христианская Настоящую основу христианского политического учения составляет воздавание кесарю кесарева и Божия Богу.Кесарь неслучайно является на свете. Нет власти, которая была бы не от

Из книги Религиозные практики в современной России автора Коллектив авторов

Из книги Церковное Право автора Цыпин Владислав Александрович

Соборность и персонализм В качестве важнейших инструментов сохранения и воспроизводства старообрядческой традиции исследователями выделяются две категории культуры – персонализм, как способ отношений человеческой личности с Богом, и церковно-общинный принцип

Из книги автора

Высшая власть в Церкви Кафоличность Церкви Церковь Христова - Божественное учреждение, в котором совершается спасение и обожение человека. Одно из свойств Церкви, отраженных в 9-м Символе веры, - кафоличность, соборность. Кафоличность Церкви проявляется не только в

Из книги автора

Высшая власть в Церкви Единственное и внутренне единое Тело Кафолической Церкви имеет и единую Главу - Иисуса Христа (Ефес. 5:23; Колосс. 1:18). Православное учение не знает иного, чем Господь, Главу Церкви; это не значит, однако, что земная Вселенская Церковь не имеет власти,

Из книги автора

Правительственная власть Церкви. Церковное законодательство Законодательная церковная власть Власть церковную принято разделять на власть учительства, священнодействия и правительственную власть. Правительственная власть Церкви с формальной стороны имеет больше

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

С. С. Верховский

СУЩНОСТЬ ВЛАСТИ В ЦЕРКВИ

(Запись доклада)

Что такое властвование? Мне кажется, что его можно определить, как подчинение воле властвующего кого-либо или чего-либо: себя-ли самого, или природы, или машины, или, наконец, других людей. Из всего этого широкого понятия власти я сейчас могу остановиться только на власти человека над человеком. Это будет введение к вопросу о власти в церкви.

Как можно властвовать над людьми? Можно-ли подчинить чужую волю во что бы то ни стало, даже и против желания того, кого мы хотим себе подчинить? Почему человек подчиняется человеку?

Меня этот вопрос привлек потому, что чрезвычайно часто власть понимают, как синоним насилия. Считают, что всякая власть основана на насилии и без насилия не может быть осуществленной. Б то же время допускают, что насилием можно любого человека принудить сделать все, что хочет власть. Такого рода взгляд часто встречается как раз среди христиан, потому что, как известно, нередко среди христиан замечается недоверчивое отношение к власти и даже к самому принципу власти. Можно часто услышать, что принцип властвования связан с силою зла в этом мире, и что христиане должны быть своего рода анархистами. С другой стороны, поскольку власть признается заведомо началом злым, то в отношении власти вырабатывается пассивное отношение, ибо очевидно, что в таком случае можно или подчиняться, или уклоняться от нее, но никакие усилия не могут ее сделать положительной. Отсюда рождается безответственное отношение к общественной жизни.

Мне кажется, что самое убеждение в том, что власть и принуждение есть одно и то же — ложно. Принуждение, кстати, может действовать не только страхом, но и обольщением; но как бы оно ни действовало, сила его относительна: оно может ставить нас в искусственные, и тяжелые условия жизнедеятельности, но оно

не может овладеть с необходимостью нашей волей. С нашим телом можно, конечно, обращаться, как с вещью, но не с человеческой душой, по природе свободной.

Иной раз власть пытается сломить самую человеческую волю или искусственно овладеть общим сознанием, но что же получается из этих попыток. — Человек, доведенный насилием и страхом до предельной потери самостоятельности теряет и достоинство, и способности человека: он становится скотоподобной рабочей силой... Подобный же результат производит и пропаганда: под ее влиянием люди теряют способность мысли, умственно тупеют и вырождаются... Но, повторяю: никакое принуждение, даже террор и пропаганда, не могут иметь абсолютной силы над человеком, если он сознательно им сопротивляется.

Здоровая власть основана не на принуждении и, если и имеет право прибегать к нему, то в порядке исключения, как к крайнему средству. Подлинная основа власти есть естественное и неизбежное неравенство между людьми. По природе все люди равны: это аксиома христианского учения о человеке; но есть между людьми некое частичное неравенство, которое делает власть необходимой и желательной. Во-первых, не все люди обладают одинаковой силой воли и авторитетностью, одинаковым умением владеть и руководить собой и другими. Естественно, что человек с более слабой волей, не умеющий владеть своей жизнью, подчиняется влиянию и руководству более сильного, и в этом нет ничего плохого; напротив, хорошо, что сила одного человека восполняет слабость другого. Во-вторых, не у всех та же мера мудрости и знания. Иной из нас не знает, как жить или как поступить в том или ином случае. Естественно, что такой человек будет искать руководства того, кто мудрее, опытнее или ученее его. В-третьих — и это, может быть, самое главное — не всякий может и не хочет о себе по-настоящему заботиться. Поэтому хорошо, что в человеческом обществе появляются люди, которые берут на себя заботу о других, стараясь устроить их жизнь к лучшему — вообще или в каком-либо определенном отношении. Власть есть в этом смысле служение подвластным, и преимущественное положение, которое естественно занимает властвующий, есть лишь награда за его служение. Для того, чтобы властвовать, надо иметь дар творческой инициативы; не все имеют его и не все хотят его иметь: многие предпочитают быть осуществителями-сотрудниками, а не вождями.

Если мы возьмем власть, как общественное явление, то и тут все сказанное остается в силе. Однако, общественная власть должна быть еще как бы воплощением самого общества, началом осуществления общего блага и общей справедливости. Помимо того, власть часто является «трудовой необходимостью». Особенно в

наше время, когда, почти каждая работа исполняется сообща, для успешного ее проведения нужна организация, всякая же организация иерархична и, следовательно, требует власти... В большинстве случаев, в нашем обществе власть и имеет назначением организовывать работу хозяйственных или государственных учреждений.

В нравственном отношении власть основана на стремлении людей к единению, сотрудничеству, взаимному расположению; в пределе же — на самой любви. Что значит власть между ненавидящими друг друга, если не звериная борьба и дьявольское удушение слабейших.

Перейдем теперь собственно к нашей теме.

Прежде всего, очевидно, что люди так же по природе равны в Церкви, как и в мире: все мы сотворены Богом, искуплены Христом, рождены и призваны к вечной жизни. Как же оправдать существование церковной власти? — Проще всего тем, что Церковь есть общество, имеющее свою деятельность, а потому нуждается в организации и власти. Но есть и более глубокие причины.

Смысл христианства в усыновлении людей Богу. Это отношение сыновства превышает, разумеется, всякое начало власти и предполагает более всего — любовь, свободу и природное единство между Отцом и детьми. Если бы усыновление было только подчинением, оно стало бы рабством: мы дети, а не рабы. Однако, подчинение Отцу естественно для сына. Если Сам Божий Сын всецело отдает свою волю Богу-Отцу, то что сказать про людей. Как можем мы не подчиниться Тому, от Кого мы имеем решительно все, и самое наше бытие, Кто один знает, в чем наше истинное благо, Кто не только сотворил нас, но и готов служить нам 1). Вспомним, наконец, Молитву Господню, с ее прошением — «да будет воля Твоя, как на небе, так и на. земле»...

Но падший человек не в силах подчиниться Богу: воля его испорчена, он по природе бунтовщик, «сын противления». Чтобы дать новую волю человеку, исцелить его свободу, необходимо было воплощение Христа. Христос, став человеком, обновил падшее человеческое естество, основал Церковь, как Свое тело, собрал тысячи учеников силою духа и мудростью учения. Он есть истинный Глава Церкви, единый Посредник между Богом и людьми, в Котором мы усыновляемся Богу-Отцу... Способность подчиниться Христу и в Нем Богу-Отцу есть дар благодати, без которого невозможно спастись. Послушание Богу в любви и свободе

1) Ср. притчу о Блудном сыне и все тексты Нового Завета, где говорится о великой любви к нам Бога-;Отца, не пощадившего и Сына Своего ради нас.

есть удел совершенных, вполне противоположный и рабскому страху и рабскому бунту. Полнота власти в Церкви принадлежит во все времена только Христу: Ему одному она вручена на веки Отцом.

Зачем же тогда нужна церковная иерархия.— Во-первых, она необходима потому, что мы слишком часто сами неспособны идти за Христом, нуждаясь в водителях и учителях христианской жизни; Сам Христос поручил Церковь Свою апостолам, от которых берет начало вся наша иерархия. Во-вторых, только иерархическое устроение Церкви делает ее цельным организмом, а не беспорядочным сборищем... Сколько стараний прилагает Христос, чтобы воспитать для Церкви истинных пастырей-апостолов. И не печалуется-ли Он, что «жатвы много, а делателей мало» (Мф. IX, 37).

Каков же должен быть духовный облик пастырей Церкви?

Прочтем отрывок из Ев. от Матф. — см. Мф. XX, 20-28 ст. — Чему учит прочитанное нами? — Тому, что в Церкви нет места ни властолюбию, ни славолюбию; лишь в Царстве Небесном Бог прославляет верных Своих слуг; власть в Церкви есть только служение, и при том крестное, по образу Христа, нашего Царя и Искупителя... Вот и второй текст: см. Мф. XVIII, 1-6... Величие «большего в Царствии Божием» — самоумаление. И вместе — какая ответственность на властвующем в Церкви! Лучше ему умереть, чем соблазнить или отвергнуть «единого от малых сих».

Сущность пастырского служения — водительство ко Христу, В этом — весь смысл власти в Церкви. Всякое действие церковной власти ценно в ту меру, в какую оно приближает христиан ко Христу; оно есть действие антихристово, если от Христа удаляет. Конечно, и сам пастырь, как посредник между нами и Христом, должен быть живым образом Христа. «Подражайте мне, как я Христу» (I Кор. IV, 16) — вот закон жизни для пастырей. Мерою совершенства пастыря должна, быть сообразность его Христу и апостолам, величайшим пастырям и основоположникам Церкви... Мне бы хотелось особенно привлечь внимание всех христианских пастырей и педагогов к образу ап. Павла, который с силой и яркостью возникает перед нами при внимательном чтении Деяний и Посланий. Воистину, ап. Павел должен быть для нас примером подлинного вождя Церкви и водителя ко Христу... Слишком часто мы видим, что пастыри или никуда не ведут церковное общество или ведут его к земным целям. Наш епископат привык подчиняться и служить мирской власти, какова бы она ни была. Вся иерархия склонна следовать общепринятым нравам, взглядам и стремлениям, вместо того, чтобы пытаться самое общество и светскую власть подчинить влиянию христианства, свидетельствуя перед лицом мира, о правде Христовой. Такой слабости иерархии способствует, разу-

меется, и поведение мирян, которые сами часто толкают иерархию на пути служения миру сему и не умеют защитить ее от насилия государства.

Пастырь должен воплощать в себе свою паству: «епископ в Церкви и Церковь в епископе», как говорил св. Киприан. Пастырь должен обнимать в своем сердце и разуме всех пасомых, жить их жизнью, быть их голосом в том добром и естественном, что в них есть, чувствовать всякую опасность и соблазн, грозящий пастве изнутри или извне, быть ее совестью. С этим связана несменяемость пастырей и их выборность, ибо пастырь не чиновник, которого можно сменять по административным соображениям и назначать единственно по благоусмотрению начальства. Только выборность и несменяемость соответствуют образу пастыря, как отца и супруга своей паствы. Это общее правило в настоящее время неизбежно должно иметь исключения. Так, выборность священников была бы большей частью невозможна: при слабой церковности нашего общества в редком приходе нашлись бы достойные кандидаты в священники; однако, выборность безусловно возможна в епархиях и поместных церквах. Несменяемость же, хотя и должна иметь исключения, но в редких случаях особой необходимости и высшей целесообразности.

Издревле пастырям вменялось в обязанность блюдение истины в Церкви. Что значит это блюдение? — Во-первых, охранение безусловной верности всех и всего в Церкви ясно выраженным догматам Писания и Соборов, и связанное с этим право и долг суждения о всяком богословском мнении христиан — соответствует ли оно православию. Во-вторых, попечение о том, чтобы истина была подлинно силою жизни в Церкви, и сама бы жила и развивалась в просвещении и богословском творчестве. Первое без второго ведет к одностороннему консерватизму, который может привести церковное просвещение к мертвящему застою. Второе без первого может привести к лжепросветительству, если не к прямой ереси. Нужно, чтобы истина жила в душах самих пастырей и чтобы была им не чужда любовь к богословию, как то было у многих великих святителей Церкви.

Истина не должна жить в Церкви только как надвременное, тем более научное богословие. Каждой эпохе, отчасти даже каждой поместной церкви должен быть свойственен ясный жизненный христианский идеал, осуществление которого было бы и возможно, и необходимо для церковного общества. Естественно, чтобы провозвестниками такого идеала были пастыри. Более того: без этого пастыри, очевидно, не могут быть вождями Церкви, и церковный народ неизбежно начнет искать себе других руководителей, которые сумели бы его научить наилучшему пути жизни и повести к

конкретным целям. Пастырь должен быть в состоянии каждого научить тому именно, что ему нужно в данных условиях.

Мало любить и знать истину: надо иметь ревность ее проповеди. Как драгоценно было служение слова Христу, апостолам и великим святителям Церкви! В каком пренебрежении оно часто находится в современной, особенно русской церкви! Проповедью нередко тяготятся и священнослужители, и молящиеся. Проповедь есть для многих синоним скучной риторики, пустого морализирования или общих мест витиеватого стиля. Иногда пастыри ссылаются на то, что не имеют дара красноречия. Но тот, кто имеет, что сказать, кто одушевлен определенным идеалом христианской жизни, у того найдутся нужные слова. От избытка сердца говорят уста. От полноты христианской жизни и пастырского рвения и слово пастыря станет с властью и силой.

Пастырь есть и предстоятель в молитве, совершитель богослужений. Из примеров всех времен, начиная с Ветхого Завета мы знаем, что властвующий в Церкви есть и первый молитвенник, прежде всего молитвенник и заступник перед Богом за свою паству. Для нас богослужение есть часто чин, который мы совершаем, вычитываем, выпеваем, выстаиваем; священник же возглавляет сие совершение чина, долженствуя для этого обладать соответствующим умением и знанием. Но — молитва есть великий путь богообщения, пища христианской жизни во всех ее проявлениях. Для пастырей она есть могущественное средство возвести свою паству к Богу, примирить ее с Богом, подчинить Ему.

Подобно и совершение таинств есть одна из главнейших привилегий священства, дар Божий пастырям, дающий им возможность изливать благодатную силу на верующих и силою Божией укреплять и созидать дело усыновления людей Богу. Но опасно отрывать литургическую жизнь от всей жизни церковного общества. Слишком часто назначение священства видят прежде всего, если не исключительно, в совершении таинств и богослужений, а сама иерархия видит свое исключительное призвание в привлечении мирян к храмовой жизни. Литургическая жизнь не должна быть замкнутой областью, вне которой ни христианству вообще, ни в частности пастырям нечего делать. Бог призывает нас не к одной только набожности и освящению, но к цельной жизни о Христе: все в Церкви лишь средство ко Христу или следствие нашего приобщения к Нему. Мертвенное ханжество и лицемерие подстерегает всякое церковное общество, замкнувшееся в одном лишь храмовом благочестии.

В нормальных условиях общественной жизни церковная иерархия имеет возможность самой широкой деятельности: не говоря уже собственно о церковном управлении, благоустройство храмо-

вой и хозяйственной жизни общин, устроение просветительных, благотворительных, социальных и иных прицерковных организаций не может не занимать пастыря. Такая административно-организационная деятельность иерархии и естественна, и необходима, но желательно, чтобы она была исполнена таким же духом любви и правды, каким должна быть исполнена вся жизнь Церкви. Соблазн сухого профессионализма и здесь как в литургической деятельности, может легко исказить христианский смысл всей работы; нельзя умолчать и о тех ссорах и интригах, которые так часто подрывают жизнь всякой организации, в том числе и церковной. Но даже самое благоустроенное церковное общество, возглавляемое самым талантливым и благожелательным управителем, не есть еще подлинная Церковь, если нет в нем устремленности ко Христу и духа Христова, если начальствующие, как кормчие, не направляют корабль церковный прежде всего к Богу и Христу. «Ищите прежде всего Царствия Божия и правды его и все приложится вам». (Мф. VI, 33).

Мы остановились на важнейших чертах пастырской деятельности. Но все может быть в жизни пастыря средством спасения духовных детей: пример собственной жизни, слово и молчание, любовь и гнев, строгость и мягкость, обличение и одобрение, простота и культурность, священнодействие и даже самое отлучение от церковного общения. Пастырь может быть истинным отцом верующих, имеющим право сказать вместе с Апостолом: «я родил вас во Христе Иисусе благовествованием» (I Кор. IV, 15); «для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (дам же, IX, 22).

Пастыри имеют свои полномочия от Церкви; они управляют и действуют от ее лица. Имеет ли значение при этом свойства пастырей? Ведь священнодействия совершаются независимо от святости священника! — Но, во-первых, даже и таинства, и богослужения, хотя и неизменны в своей благодатной силе, однако, могут быть более действенны, когда совершаются священником с благоговейным вдохновением, чем когда совершаются небрежно. Во-вторых, литургическая деятельность не исчерпывает пастырства, и можно ли оспаривать, что духовное водительство людей, их научен те истине и управление ими не требует особых способностей? Уже самое таинство священства сообщает благодатные силы для прохождения всего подвига пастырства, но по утверждению ап. Павла епископы или диаконы должны обладать особыми природными дарованиями и особой ревностью служения, чтобы быть достойными пастырями (см. пастырские послания апостола Павла). Во все времена Церковь старалась выдвигать на иерархические

должности лучших своих сынов, и никто не принес столько вреда Церкви, как пастыри бездарные или тем более злостные.

Положительному значению власти соответствует у подвластных добродетель послушания. Послушание есть, несомненно, общественная добродетель: оно требуется здравым смыслом и природой всякого общества, ибо анархия и бунтовщичество разрушительны для всякого общежития и губительны, в конце концов, и для каждого его члена: оно особенно необходимо в Церкви, потому что никто не может спастись самостоятельно, без других и без Церкви; оно может быть школой самовоспитания, укрепляющего волю, чувство долга, ответственности и смирения. Но в церкви не может быть слепого, формального послушания. Здоровое послушание должно быть основано на доверии к власти, а доверие всегда основано на сознании того, что власть поистине хочет нам добра и ведет нас по правильному пути. Мы можем не понимать смысла отдельных указаний или распоряжений, или высказываний власти, но мы должны иметь к ней общее доверие, основанное на опыте ее мудрости и праведности. Отсюда границы послушания: оно должно быть благоразумно. В Церкви нет рабов, все без исключения несут ответственность за общее благосостояние Церкви и за верность ее Христу; ради блага Церкви мы должны подчиняться, ради ее же блага — противиться злу и антихристову духу. Но противление не должно быть бунтом, оно не должно нарушать незыблемых церковных установлений и порядков. Наше несчастие в том, что мы не имеем строго выработанного и определенного церковного права; у нас нет единого кодекса канонов, как у католиков; наш церковный суд слишком часто не отвечает требованиям церковности, а главное высшая иерархия имеет слишком широкую возможность произвола, особенно под покровительством и по наущению светской власти, а Церковь часто фактически лишена голоса по невозможности собирать епархиальные съезды, поместные или вселенские соборы, или эти соборы протекают в условиях унизительного давления и надзора... Однако, есть в нашем обществе и другой вредный уклон: порывать со властью, действия которой мы не одобряем, и обособляться в расколы. Надо приучаться использовать все законные формы борьбы с заблуждениями, и не надо думать, что подчинение власти означает следование ей во всем. Только Богу и Христу мы должны следовать всецело; в отношении всякой иной власти, даже и церковной, мы определяем наше послушание мерою верности ее Христу. Вспомним слова Апостолов синедриону: «судите, справедливо-ли перед Богом слушать вас больше, нежели Бога» (Деян. IV, 19) или заповедь ап. Павла Галатам: «кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (Гал. I, 9)... Слепое преклонение перед властью столь же

вредно, как и безрассудное бунтовшичество... Кстати, еще одно замечание: если расколы возникают в Церкви — как они ни печальны, как ни возмутительны — не следует расколовшимся обвинять друг друга в безблагодатности: это хула на Духа Святого, Церковь признает таинства, а, следовательно, и некую благодатную жизнь даже и у еретиков. Что же сказать о расколовшихся по причинам обрядовым, каноническим, национальным или политическим. Как можно утверждать, что целые епархии христиан, верных Христу и Православию — безблагодатны, что дети их некрещены, браки — невенчаны, усопшие не отпеты, что литургии их — кощунственная видимость. Ни один патриарх, ни один собор не имеет власти духовного убийства над верными Христу: отлучены от Церкви могут быть только отлучившие себя от Христа и Его Духа. Те, кто думают лишить благодати своих противников (а в сущности, братьев во Христе) на деле только роняют достоинство иерарха и соблазняют «малых сих», потому что и сами обычно не верят, что отколовшиеся действительно лишены благодати и тем более не могут убедить в этом своих жертв.

Вопрос о власти имеет большое значение в Церкви. Блаженно церковное общество, если имеет достойных пастырей, ведущих его ко Христу. Горе пастве, если пастыри ее забыли о Христе и влекутся «стихиями мира сего». Несмотря ни на что, средний уровень духовенства обычно выше, чем мирян; дар священнодействия дан ему даром, чтобы быть даром раздаваем в Церкви; мы не лишены благодати, даже если имеем скверного пастыря. По воле Провидения и в «беспастырное» время в Церкви являются вожди и пророки, спасающие, когда угодно Богу, церковный корабль. Но мы должны помнить и о том, что имеем вечного Первосвященника, Ходатая и Пастыря — Христа, что Церковь есть Церковь апостолов, пророков, великих святителей и учителей, которые вечно царствуют в Церкви со Христом и с Ним будут судить ее. Не уклоняясь от законного послушания земной иерархии и от мудрого ее руководителя, мы должны прежде всего нести послушание Тому, Кому все покорил Бог Отец, и великим Его сподвижникам, прославленным Церковью. «...Через Него мы имеем доступ к Отцу в одном Духе. Итак, мы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу, быв утверждены на основании Апостолов и Пророков, имея Самого Иисуса краеугольным камнем, на Котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в святой храм в Господе, на Котором и мы устрояемся в жилище Божие Духом»

(Еф. II, 18-22). «Смотрите, братие, чтобы кто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу, ибо в Нем обитает вся полнота Бо-

жества телесно. И вы имеете полноту в Нем, Который есть Глава всякого начальства и власти» (Кол. II , 8-10).

С. С. Верховской.

Страница сгенерирована за 0.28 секунд! Как сообщалось, 17 октября вышел в эфир очередной выпуск авторской программы Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла «Слово пастыря». В телепередаче Первоиерарх ответил на вопрос, почему Церковь молится за власть и воинство? Святейший Владыка пояснил, что на власть и воинство возложены такие обязанности, от которых зависит судьба народа, государства и общества. Церковь, продолжил он, всегда молилась за государство, даже в богоборческое советское время молилась об их вразумлении.

Святейший Патриарх отметил, что воин – это такое служение, когда человек выражает свою готовность пожертвовать собственной жизнью. Это наивысшее проявление любви, поэтому, подытоживает он, Церковь молится за власть и воинство.
О поднятой проблеме рассуждает в интервью «Русской народной линии» кандидат филологических наук, кандидат богословия, доцент Института истории Санкт-Петербургского государственного университета, член Синодальной богослужебной комиссии диакон Владимир Василик:

Молитва за власти – это древнейшая традиция Церкви. Апостол Павел пишет: «Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте...» (1 Тим. 2:1-2). Власть – это гарант стабильности, стена, преграждающая путь хаосу, междоусобице и взаимному истреблению. Кроме того, власть удерживает от нападения врагов на страну. В советское время Церковь обличала деяния власти, но, тем не менее, заявляла, что православные христиане молятся за нее. Власть, построенная на легальных началах, является стеной, ограждающей от пришествия антихриста, который, формально являясь царем, будет совершать всякое беззаконие, которое соберет в себе всё дьявольское отступничество, в том числе связанное с хаосом междоусобицы. Царство антихриста будет царством вражды и взаимоистребления.

Советская власть формально не являлась богоборческой, ведь в Конституции не было написано о запрещении религии. Другое дело, что Церковь и вера подвергались гонениям, притеснениям, причем не в последнюю очередь благодаря атеистическому посылу коммунистической идеологии. Но праведники ХХ века, владыка Вениамин (Федченков) и отец Иоанн (Крестьянкин) горячо молились за советскую власть. Отец Иоанн явил потрясающий пример любви и самоотвержения, когда молился за своего следователя Ивана Михайловича, который ломал ему пальцы. Благодаря этим молитвам и произошло чудо возрождения России, когда власть, быть может, не до конца, но повернулась к вере и Церкви. Новомученики молились за власть-гонительницу, тем самым исполняя заповедь Господа – «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф.5:43-45). Эта заповедь не утратила своей актуальности и ныне, когда нашу страну возглавляет Владимир Владимирович Путин – верующий и воцерковленный Президент, который регулярно исповедуется и причащается святых Христовых Тайн.

По конфиденциальным данным, Владимир Путин хорошо читает Апостола, как и Петр Великий, и старается в силу данных ему возможностей вести христианскую политику, в том числе на Ближнем Востоке. Его вклад в церковное строительство, помощь монастырям и храмам, огромны. Достаточно взглянуть на Валаамский монастырь, который, благодаря заботе Президента, из руин поднят в былом великолепии. Поэтому всем нашим дорогим критикам, которые недоумевают, сомневаются, можно ли молиться за нынешнюю власть, которая, по их мнению, так коррумпирована и ущемляет права и свободы, нужно сказать, дорогие мои: молитесь, чтобы власть стала лучше, потому что многое может молитва праведного. Как говорится, молитва и со дна моря поднимает.